В аукционном доме MacDougall’s выступил известный российский адвокат и коллекционер Александр Добровинский. Его выступление было приурочено к аукциону советского искусства, который пройдет в Лондоне 12 октября. Добровинский поделился своими открытиями в области коллекционирования и дал несколько советов тем, кто хочет начать собирать или продавать предметы искусства. Послушать его пришли в основном русские холеные блондинки неопределенного возраста — возможно, потенциальные клиентки.
Добровинский, по его же собственному признанию, каким-то образом чувствует рынок и часто начинает собирать то, что в момент зарождения его интереса никого больше не интересует. Через какое-то время оказывается, что собранное стоит неимоверных денег, а все потому, что большинство экспонатов, доступных в мире, уже осели в офисе, квартире или на даче у Добровинского. Итак, что же такое коллекционер и что есть у Добровинского? А у него, к слову, собрано 40 000 единиц хранения из очень разных областей прикладного искусства.
Три инстинкта коллекционера
Первый инстинкт, который движет коллекционером, по словам Добровинского, — инстинкт охотника: хочется найти, купить, приобрести, схватить, поменять, отнять, украсть интересную тебе вещь. Второй — инстинкт исследователя: «А что ты купил? А что ты достал? А провенанс? А через чьи руки это прошло? Что связано с этой вещью? Кто художник? Кто автор? В какой стране было сделано? Почему?» И, наконец, третий инстинкт, который Добровинский обожает и ради которого многие коллекционируют — инстинкт «похвальбушника».
«Объясню: Петр Авен — мой друг детства и тоже коллекционер. Время от времени у нас с ним идут соревновательные процессы, — весело рассказал Добровинский. — Мы живем в одном доме. Я звоню и говорю: «Петя, зайди». После таких просмотров моих находок он говорит, что должен мою рожу в этот момент сфотографировать, потому что она расплывается от самодовольства. Но он делает со мной то же самое, когда что-то находит. Только у него в этот момент очки обычно сползают, а у меня двигаются вверх. И это действительно так: разделить с ближним страсть к коллекционированию, показать, что ты купил, увидеть горящие глаза… В этом счастье! Притом я его знаю с первого класса, и он может мне заявит, что-то типа: «Ну и дрянь. Сколько отдал? Иди продай!»
Урок для коллекционера
Коллекция, созданная не в качестве инвестиции, а по зову сердца — это живой организм, который живет своей жизнью. Поэтому она может надоесть. И это нормально.
«Однажды я поехал в Индокитай, и мне попал в руки предмет, напоминающий трубку, — рассказал Добровинский. — Я приехал в Париж и начал выяснять, что купил. Оказалось, что китайцы, любители опиума, совершенно спокойно относились к красоте трубки. А вот европейские офицеры пошли своим путем и начали заказывать у местных ювелиров трубки, отделанные на свой вкус. Моя трубка была нефритовой с серебром. Так через трубку мне открылись вещи, которые я совершенно не знал. Я вернулся в Индокитай, начал искать трубки, но мне говорили, что я не туда приехал и искать надо в Европе. В итоге в Европе я нашел нескольких потомков тех офицеров и в течение трех лет собрал 1200 трубок. Я аккуратно их развесил на стены, приходили дамы, спрашивали: что это, я рассказывал. И вообще не надо было ничего больше делать. Проходило замечательно! Но проблема в том, что я больше не мог ничего серьезного найти, ведь по ходу дела коллекционер становится так же и экспертом. И вот в 80-е мне звонит приятель и говорит: «Ты видел фильм «Однажды в Америке»? Там герой курит опиумную трубку, как у тебя». Через какое-то время один из аукционных домов предложил выставить мою коллекцию. Я согласился, и с тех пор пошла мода на опиумные трубки. Сам же я устал от этой коллекции, потому что она занимала все стены в квартире и потому что после фильма стало почти невозможно найти что-то новое».
Трагедия коллекционера
После трубок Добровинский начал собирать русскую милитаристику конца XIX — начала XX века. И собрал коллекцию из 3500 предметов. Однако в начале 90-х появилось очень много мастеров, которые начали работать лучше, чем ювелиры в царской России: у них были более продвинутые инструменты, лучше ложилась эмаль. Добровинский перестал отличать подделки от настоящих вещей.
«Я столкнулся с трагедией для коллекционера: через мои руки прошло около 20 000 вещей, но в 1994 году я перестал отличать натуральные вещи от фуфла, — признался Добровинский. — Я брал вещи в руки и не мог сдержать эмоций: такие милые коробочки, такое мастерство! Однажды товарищ даже предложил мне бизнес: он будет давать мне вещи своего производства, а я буду продавать их будто бы из своей коллекции. Я понял, что это больше не для меня: когда на рынке слишком много подделок — собирать становится не интересно».
Счастье и честь для коллекционера
Увидеть свою коллекцию в музее хорошего уровня — счастье и честь для любого коллекционера. Так, Пушкинский музей выставлял коллекцию советского фарфора Добровинского, и это было «счастье». Но еще более почетным оказалось то, что совершенно случайно Добровинский открыл в культурологии XX века целый новый пласт —агитлак. От слов «агитировать» и «лак».
«Однажды в Милане я наткнулся на шкатулку, в которой узнавался Палех. Но на ней была изображена икона, которая не икона, — рассказал Добровинский. — Я никак не мог понять, что это такое. Сюжет Благовещения, но вместо привычных персонажей — медсестра и красноармеец. Я купил ее за 180 евро и принес в Музей прикладного искусства в Москве. Выяснилась, во-первых, что сотрудницам музея в молодости запрещали это покупать, а во-вторых, потрясающая вещь, о которой я не знал, как и большинство людей в нашей стране (России) — в 1924-37 годах в деревне Палех существовало производство лаковых изделий, на которых изображались сюжеты из советской жизни».
Изделия шли на продажу за границу. Оказалось, что палешане, которые более двухсот лет только и занимались тем, что писали иконы-миниатюры, ничего не умели, кроме как писать иконы. Когда пришла революция и производство икон рухнуло, они запили. Однажды в деревню приехал комиссар Каменский, ему предложили написать портрет, а он увидел в этом бизнес-идею и предложил палешанам план: они рисуют сцены из советской жизни (красные иконы), а он покупает все.
«Напишите житие Троцкого», — говорит Каменский. «А каноны какие?» — спрашивают богомазы. «Нет канонов, пишите, как умеете, только сюжеты революционные, коммунистические». До 1937 года жители Палеха писали иконы на советские сюжеты по иконописным канонам. Вместо входа Христа в Иерусалим — въезд Ленина в Петроград. Было и «Явление Зиновьева народу». Искусство пошло на ура. Все вещи шли на экспорт. Молодая Советская Россия говорила: «Посмотрите, богомазы из деревни переродились». Так продолжалось до 15 января 1937 года, когда в газете «Правда» вышла статья о том, что нельзя позорить самое святое, что есть в СССР и рисовать его так, как будто это иконы: Ленин с тонкими пальцами, Троцкий с тонкими ножками и все с худыми ликами. К ноябрю 1937 года в деревне не осталось художников. За 13 лет они создали 20 000 предметов — и никто ими не интересовался. За три года я собрал около 3 000 предметов. Это открытие подтолкнуло меня к созданию книги об агитлаке. Я также выставлял свою коллекцию во Флоренции, и получил от итальянского правительства высший орден за заслуги перед Италией за открытие в области культурологии XX века. Надо ли говорить, что цены на агитлак теперь совсем другие».
Существо коллекционера
Есть одно существо, которое живет у каждого коллекционера, оно называется жаба. Иногда оно выползает во время аукциона и начинает душить.
«В 1995 году я был на аукционе, где продавалась фарфоровая статуэтка советского периода за 3000 долларов. Я не купил, потому что тогда за такие деньги можно было купить коллекцию! А тут одна статуэтка! Они сумасшедшие, — решил Добровинский и не купил. — Через 10 лет она снова всплыла, но ушла за 450 000. Приблизительно такой разбег цен теперь встречается в советском фарфоре. Так что, если увидите что-то ценное, надо хватать и бежать, потому что сегодня 40 000, завтра 50 000. Эти предметы считались диким мещанством в начале 90-х, а сегодня попробуйте найти».
Обменный фонд
У каждого коллекционера должен быть обменный фонд — предметы, которые он готов поменять на что-то более ценное для себя.
«Настоящий коллекционер всегда знает сумасшедших, с которыми можно поменяться, — говорит Добровинский. — Стенка на стенку меняемся иногда. Вещи прилежались, пристоялись, устал глаз — можно поменяться. Я всегда покупаю на этот случай советский фарфор — его можно обменять. Кстати, считаю, что 50-е годы советского фарфора недооценены».
Личный вопрос для коллекционера
Каждый выбирает сам. Он хочет слышать: «А чего это у вас все побито?» или «Как плохо сделано, это подделка, фальшивка».
«Коллекционер всегда защищает свои предметы. Поэтому в вопросе реставрации каждому надо разобраться самому», — говорит Добровинский.
P.S.: Добровинский выкупил у внука Григория Александрова архив Любови Орловой и Александрова. К выходу готовится книга, которая будет содержать 1700 непубликовавшихся фотографий и дневников Александрова.
Фото: Анастасия Тихонова
