Александр Туркот: «Слухи о смерти российского венчурного рынка преувеличены»

Александр Туркот

Глава международного венчурного фонда Maxfield Capital Александр Туркот поговорил с главным редактором FinBuzz Дарьей Рябовой о последних тенденциях венчурной индустрии, направлениях, которые фонду кажутся наиболее перспективными, а также о том, почему бизнес-ангелы — самые третируемые люди в инвестиционном цикле.  

— Александр, расскажите, пожалуйста, о последних тенденциях в венчурной индустрии в России и в мире. Что изменилось по сравнению с прошлым годом?

—  В середине прошлого года у многих было предощущение, что пузырь уже надулся и близок к взрыву. Появились даже так называемые «мертвые единороги», то есть компании, которые в какой-то момент перестали быть «единорогами» (стартапы, оценивающиеся дороже $1 млрд, — прим. FinBuzz). Поговаривали, что это тенденция, и сейчас мы увидим глобальный пересмотр всего, но этого до сих пор не произошло. Был период неуверенности, но, видимо, крупным фондам и их инвесторам удалось эти настроения купировать. Что касается Кремниевой долины, то могу сказать, что там по-прежнему valuation компаний растет, количество сделок не уменьшается, появляются новые фонды.

Поэтому пузырь еще не лопнул. Лопнет ли он? Это, как говорится, знал бы прикуп — наверное, играл бы в другие игры… Но все с вниманием и настороженностью следят за происходящим. Есть несколько аспектов: макроэкономическая ситуация (кризис еще далек от завершения) и американские выборы, которые сами по себе могут оказаться очень серьезным фактором как в одну, так и в другую сторону. Поэтому я думаю, что прямой тренд мы начнем наблюдать весной следующего года, а до этого еще будет период ожидания и неопределенности.

Второй тренд Штатов состоит в том, что активизируется жизнь вне Кремниевой долины — чему мы очень рады. В традиционных точках вроде Бостона, Нью-Йорка, Чикаго, а также в Атланте и в Техасе, вокруг университетских и технологических центров, вокруг денег начинается какая-то жизнь, совершенно отличная от калифорнийской, но тем не менее.

Что касается тенденции азиатской, то здесь понятно, что Корея, Китай и Япония начинают играть все более заметную роль. Юго-Восточная Азия, в целом, привлекает все больше внимания как рынок и все больше денег как венчурные центры — Сингапур, Гонконг и сам по себе Китай многое делают для этого. Плюс есть недооткрытые рынки — Индия, Малайзия, Индонезия.

Относительно Европы, которая нам ближе и с которой мы активно работаем — нам еще предстоит понять последствия Brexit. Поначалу мы были немного напряжены, нам казалось, что это чревато серьезными последствиями, однако немедленных негативных последствий не случилось. Скорее я бы даже сказал, что из-за падения курса фунта долларовым инвесторам стало приятнее там находиться. Но предсказать будущее нельзя, еще сами процессы не начались, пока в основном это все ожидания. Был какой-то провал, но потом произошел довольно быстрый отскок и все устаканилось на новой точке.

В России, к сожалению, за последний год ничего не изменилось. Те фонды, которые могли, из России практически ушли и возвращаются сюда крайне редко. Но появляются инвесторы другого уровня, отчасти активизировались «ангелы» и «гиперангелы». Это хороший признак — значит, жизнь есть. Посмотрим, как поведут себя институты развития дальше, но в принципе, опять же слухи о смерти российского венчурного рынка сильно преувеличены. Наш фонд продолжает смотреть на российский рынок. Другое дело, что нам никогда не были интересны проекты, которые фокусируются на одной стране, если это не Штаты, поэтому часть наших проектов, развиваясь, уходит из России, это естественный процесс.

— Какие направления кажутся вам сейчас наиболее перспективными?

Сейчас все смотрят на все. И слоганы о том, что мы будем заниматься только облачными вычислениями или только финтехом, наверное, хороши для фондов, которые аффилированы с какими-то корпорациями.

То, что было актуально для нас три года назад, сегодня является менее актуальным. Но это именно для нас, а не для всего мира — просто потому что мы исследовали какие-то сегменты и поняли, что они не так интересны, как казалось, а некоторые сегменты с нашей точки зрения являются перегретыми.

Например, одно время все шли на какие-то ключевые слова. «Облачность» — все идут в облачность, «мобильность» — все в мобильность, «уберизация» — все в уберизацию… И это была такая довольно понятная игра, когда стартаперу для того чтобы поднять денег, нужно было упомянуть условный набор ключевых слов, чтобы на него обратили внимание. Но мы довольно быстро поняли, что становиться в очередь за такими компульсивными инвесторами, которые идут за модой, наверное, неправильно. И мы этого делать не будем, не потому что это плохо, а потому что у нас нет по сравнению с ними никаких преимуществ. У нас не так много денег, чтобы швырять их просто на моду, ожидая, что она сама по себе что-то принесет.

Наша группа аналитиков примерно раз в месяц делает обзор какого-то конкретного сегмента индустрии, который мы считаем потенциально интересным. Например, мы смотрим на страховой сегмент. Банковский финтех уже нагретый, а вот то же самое в страховой индустрии интересно. Также мы внимательно смотрим на логистику, eHealth и образование. Мы смотрим на те проекты, в которых есть уникальность.

— Что для вас важнее при отборе стартапов: идея или команда? 

Это, к сожалению, немного шаманство — здесь нет точной формулы. Идея, команда и исполнение — все крайне важно. И все должно прийти в свое время — должна быть хорошая идея, вокруг которой сформировалась правильная команда. Но команда ранней стадии очень сильно отличается от команды более продвинутой, команд в уже зарабатывающих компаниях. Не всегда талантливый изобретатель-инженер становится талантливым продавцом или генеральным директором компании из 50 человек.

Поэтому идея — само собой, команда — обязательно, а с точки зрения исполнения, оформления — здесь мы стараемся помогать.

— Есть ли проекты, которыми фонд уже может гордиться?

Есть. И, наверное, их даже больше, чем у среднестатистического фонда. Из 25 наших компаний в пять-семь мы очень сильно верим. Не знаю, будут ли они миллиардными, кто-то, может, и станет, но это точно компании, за которые не стыдно, которые вернут нам деньги и заработают их своим инвесторам. Есть еще десяток компаний, в которые мы верим… Мы вообще верим до последнего, потому что чудеса случаются. Несколько известных миллиардных компаний, в том числе и в России, несколько раз находились на гране «разбежаться и закрыться».

— А можете назвать свои компании, в которые верите?

Мне не хочется их называть, объясню, почему. Все очень просто — успехи в этом бизнесе проверяются на выходе. Предположим, мы вложили в компанию условно $10 млн, а сегодня она стоит уже $100 млн. Но мы свои деньги оттуда вынуть не можем. И будет ли эта компания через год стоит $300 млн или $30 млн — знать невозможно.

— Какие цели сейчас стоят перед Maxfield Capital?

У нас осталось чуть меньше года инвестиционного периода, то есть еще примерно год мы будем инвестировать. После окончания инвестпериода у нас останется несколько лет на выходы, и параллельно мы начнем собирать следующий фонд. Как быстро это произойдет, я не знаю, но наверное, потребуется не меньше года.

— Как вам кажется, возможно ли, что в России когда-нибудь появится своя Кремниевая долина? 

Я вообще противник построения аналогов Кремниевой долины, потому что это ни у кого не получилось, даже у самих американцев, которые пытались строить аналоги в Бостоне, вокруг Массачусетского технологического института и Гарварда. Было множество попыток — в Индии, Корее, Сингапуре, Израиле, Лондоне, но не строится ровно то же. Надо понимать, что должно быть на выходе и учитывать специфику страны.

То, что в России должна быть какая-то система, поддерживаемая государством, крупными корпорациями и привлекательная для молодежи — однозначно да. Потому что без этого ничего не произойдет. Нужна целая экосистема — университеты, акселераторы, технопарки, институты поддержки, венчурные фонды, корпоративные фонды и т.д. Попытки делаются, и я считаю, что все они, более успешные или менее, полезны. Сейчас я скажу, может быть, крамольную мысль, за которую госчиновники могли бы меня расстрелять, но мне кажется, что даже если деньги потрачены неэффективно, но не украдены — это все равно пойдет на пользу тем людям, которые попробовали один раз, попробовали другой, и, может быть, в третий раз получится.

— Создание такой экосистемы — задача государства?

Нигде не обходится без участия государства. Но что это значит? Есть государство — ночной сторож, который смотрит, чтобы ничего не украли и условно соблюдает какие-то правила игры, а есть государство — великий кормчий, который всех строит и говорит, куда идти. Мне кажется, что даже китайцы уже пришли к пониманию того, что роль государства при всей своей важности должна быть поддерживающей, а не лидирующей.

— Как вы думаете, всем ли частным инвесторам подходят венчурные инвестиции?

Ангельские инвестиции — довольно опасная игра. И человеку, который в это идет, надо быть готовым к тому, что он проиграется. А даже если выиграет, он может оказаться еще более несчастным, чем если бы проиграл. «Ангелы» в инвестиционном цикле как правило — самые третируемые люди. Когда деньги нужны на самой ранней стадии, «ангел» их дает и пытается чем-то помочь. Если компания развалилась — замечательно, потеряли деньги и разошлись.

Если же вдруг появилась какая-то надежда на успех и пришел институциональный инвестор, фонд, то его задача на любой стадии — это оптимизация. Никто не хочет иметь огромный список ангелов по $10 000 в капитале компании, потому что это мешает. И поэтому «ангелов» часто пытаются выкупить, выдавить, дискриминировать по какому-то признаку и всячески размыть. И они не в состоянии этому сопротивляться.

Поэтому «ангелам» лучше объединяться и выступать каким-то более мощным рычагом давления. Например, у нас есть такие истории, когда, например, мы как фонд инвестируем в компании $2 млн, и еще $3 млн с нами вместе, на тех же условиях и под нашим управлением, отдают другие инвесторы. И на это я вижу сегодня достаточно активный спрос. Для нас это довольно сложная история, но мы будем продолжать двигаться в этом направлении. Конечно, речь идет не о совсем мелких «ангелах», а о тех, которые хотят проинвестировать сотни тысяч долларов, но не готовы портфельно доверить это фонду.

Так что мой совет «ангелам» — все-таки для начала пытаться присоседиться к профессиональной команде. Как правило, к нам приходят уже по разу, а то и по два обжегшись.

— Какие прогнозы вы можете сделать относительно венчурных фондов?

Профессиональные венчурные фонды с понятным профилем и понятной командой являются очень важным элементом экосистемы. Их отсутствие в цикле, в том числе российском, критично. Между большими инвесторами, крупными private equity фондами или корпорациями и начинающими компаниями должен быть этап роста вместе с венчурными фондами. Поэтому я думаю, что так или иначе они будут жить и развиваться. Российские, к сожалению, какое-то время будут в вялом состоянии находиться. Но уже сейчас есть четыре-пять российских фондов вполне хорошего уровня, которые регулярно входят в топ-750 рейтинга 25 000 инвестиционных компаний мира. И в какой-то момент эти фонды будут уже не просто российскими, а международными.

Я думаю, что те фонды, которые уже зарекомендовали себя и заработали какую-то репутацию, а у управляющей компании репутация — самая важная вещь, будут продолжать работать, может быть, только парочка отомрет. Уже есть факты, что люди по второму фонду собрали, и это будет достаточно накатанной дорогой — они же потом будут третьи собирать. Но новым фондам в России будет сложно, мне кажется, потому что те, которые появились пять лет назад, начинали в условно жирные годы, до кризиса и санкций, а новым будет сложнее.

Фото: Maxfield Capital